Хроники времен Сервантеса - Страница 81

* * *

Он уже ни на что не надеялся, но добравшись до Мадрида, вновь стал обивать пороги приемных. Надо же было как-то коротать время. А испанская казна пустовала. Испания — владычица мира, задыхалась в тисках голода. Семь миллионов испанцев трудились, выбиваясь из сил, чтобы содержать гигантский паразитический нарост из миллиона знатных бездельников и церковных паразитов.

Самой ненавидимой в Испании кастой были податные чиновники. Королевские комиссары рыскали по изнемогающей стране, изымая у обобранных людей последнее, что у них еще оставалось для поддержания жизни. Изымались запасы пшеницы, ячменя, масла, вина, мяса, маиса и сыра. Взамен вручались ничего не значащие расписки. Мол, вам за все заплатят, когда божье дело восторжествует. Впереди маячила решающая схватка с Англией. Снаряжалась Великая армада, что требовало огромных средств. Тем не менее на должности королевских податных инспекторов было мало охотников. Считалось, что эта тяжелая и грязная работа подходит только для мужчин с крепкими нервами.

Однажды кто-то в королевской канцелярии обратил внимание на дело некоего Сервантеса, старого ветерана сражений с Сиятельной Портой. Уж этот наверняка закалился и огрубел в алжирском плену. Именно такие люди нужны для сдирания кожи с несчастных крестьян.

Его вызвали в канцелярию к господину де Гевара — верховному комиссару по закупкам провианта. Сервантес же чувствовал себя неловко. В давно истрепавшейся одежде он был похож на нищего и опасался, что, увидев его, верховный комиссар тут же укажет ему на дверь. Но высокопоставленный чиновник не удостоил его даже взглядом. Не поднимая головы от папки с бумагами, он сообщил Сервантесу, что ему надлежит немедля отправиться в Севилью, где он получит дальнейшие инструкции от господина де Вальдивиа, продовольственного комиссара Андалузии. Назначенное содержание — двенадцать реалов в день. Это все. Не отрывая глаз от панки, де Гевара жестом велел Сервантесу удалиться, а тот онемел от радости. Двенадцать реалов! Квалифицированный рабочий получал в два раза меньше. Этого с лихвой хватит, чтобы помочь матери, прихварывавшей в последнее время, и облегчить жизнь Каталине с маленькой Изабеллой.

И опять начались его скитания по пыльным дорогам Андалузии. Правительство выделило ему деньги, чтобы он привел себя в порядок и выглядел как подобает королевскому чиновнику. Он приобрел мула, бархатный камзол, элегантные брыжи и легкий плащ. С левой стороны седла был прикреплен длинный посох с позолоченным набалдашником в виде короны — символ его полномочий. На сердце же было тяжело. В своем падении он достиг предела. Стал мучителем бедняков. Правда, у него были оправдания. Он выполнял волю короля. Его семья голодала, и он сам почти умирал от голода. Но все это не имело значения. Важно было лишь то, что он превратился в пиявку, высасывающую из бедняков последние соки. Тут уж как не вывертывайся, как не оправдывай себя, но факт остается фактом. Он жил как в аду за двенадцать реалов в день, перестал быть человеком чести и превратился в винтик безжалостной государственной машины.

* * *

После своих изнурительных поездок Сервантес имел обыкновение посещать мастерскую своего друга, художника Гвидо Пахеко. За бутылкой вина он делился с ним всем, что накипело на душе.

Гвидо Пахеко в фартуке, покрытом масляными пятнами, радостно приветствовал гостя. Это был невысокий плотный мужчина с черными глазами, растрепанной шевелюрой и круглой, похожей на пушечное ядро головой. В мастерской художника суетились подмастерья. Одни смешивали краски, другие трудились на тяжелом станке, откуда время от времени появлялись еще влажные эстампы. На стенах висели гравюры, эскизы и уже законченные картины. В центре мастерской находился большой мольберт. Художник писал полотно «Искушение Христа». Работа была почти готова. Сервантес долго вглядывался в холст. Христос был изображен в тот момент, когда сатана показал ему все царства вселенной и предложил власть над ними.

Христос стоял на горе, спиной к зрителю, и всматривался в золотистую метафизическую даль, где переливаясь всеми красками, проступали контуры невиданных миров. Рядом с ним стоял сатана. Он был обнажен и прекрасен, как ангел, но только черный. Сервантес вспомнил загадочный рассказ евангелиста Луки о том, как Христос отверг все искушения сатаны, включая и власть над мирозданием.

— Картина, в сущности, готова, — произнес Гвидо Пахеко, — но скажи, Мигель, зачем сатане нужно было искушать Его? Он что, не понимал, что берется за безнадежное дело? Ведь Иисус — это ипостась Бога, а он всего лишь ангел, да к тому же падший?

— Он тогда был человеком, а не Богом. Как все мы, испытывал голод, жажду, лишения. А человек слаб. Вот сатана и надеялся, что человеческая плоть Иисуса поддастся искушению, — ответил Сервантес. — Но послушай, Гвидо, я дико устал, и мне сейчас просто необходимо поесть и освежить глотку.

— Извини, что сразу не предложил.

Друзья прошли в боковую комнату, где высокое окно, занимавшее полстены, выходило прямо в сад. Высокая черноглазая служанка быстро накрыла стол. Снеди было много: мясная нарезка, сыр, салаты, оливки. Три бутылки вина возвышались среди этого великолепия, как минареты.

— Бургундское, — сказал Гвидо, наполняя бокалы. — Я пристрастился к нему пять лет назад, когда жил в Париже. Недавно мне привезли целый ящик. Но скажи, Мигель, доволен ли ты своей работой?

Сервантес быстро взглянул на него.