Хроники времен Сервантеса - Страница 77

— Здравствуй, Рамон, — сказал он и встал. Встал и старик. Весь его облик выражал испуг.

— Откуда вы меня знаете? — спросил он.

Мигель назвал себя. Рамон шагнул к нему, и друзья обнялись.

В этом кабачке они проговорили весь вечер и почти целую ночь, опорожнили несколько бутылок. Сначала рассказывал Сервантес о своей жизни: о дон Хуане, о Лепанто, об алжирской неволе, о своих литературных успехах, неудачах и надеждах. Рамон слушал его, не скрывая волнения.

— Я всегда знал, что ты рожден для великих свершений, — произнес он, когда Мигель кончил свой рассказ.

— Ну, а теперь твоя очередь, Рамон. Почему ты так неожиданно оставил школу? Как жил все эти годы? И почему так резко состарился? Мы ведь ровесники, — сказал Сервантес.

— Удивительно, что ты меня узнал, — начал Рамон свой рассказ. — Я так изменился, что меня никто не узнает, и в этом залог моей безопасности. Случайно я узнал, что нахожусь в черном списке инквизиции. За мной вот-вот должны были явиться монахи в серых сутанах, и мне пришлось исчезнуть.

— Но как ты мог не попрощаться со мной? — спросил Мигель.

— Не было времени. Дальше все сложилось удачно. У меня была любовница, актриса бродячего театра. Я присоединился к их труппе и два года колесил с ней по всей Испании. А потом мне это наскучило, и я ушел.

Мигель посмотрел на покрытое морщинами лицо друга и произнес:

— Ты часто говорил мне, что посвятишь жизнь поискам истины. Ты ее нашел?

— Об этом и идет рассказ, — усмехнулся Рамон. — А состарился я потому, что видел смерть. Слушай внимательно, ибо сейчас я расскажу о самом важном из всего, что со мной произошло. Я тяжело заболел. Надежды на выздоровление не было. Не оставалось никаких сомнений в том, что я умираю. Моя душа отделилась от тела, и сверху я увидел самого себя, лежащего на кровати. Время и пространство исчезли.

«Он умер», — услышал я чей-то голос и увидел, как мое тело подняли и положили в гроб. А потом я очутился в неописуемо красивом месте. Кругом сновали люди со счастливыми лицами. Они чего-то ждали. Я понял, что нахожусь в раю.

— Что здесь происходит? — спросил я человека, стоящего рядом со мной.

— Сегодня день Сотворения мира, и все ждут, что в рай спустится сам Господь, — ответил он.

Можешь себе представить, как я был взволнован. И вот появилась красочная процессия. Впереди ехал на слоне какой-то великан в тюрбане, украшенном большим алмазом, а за ним следовала огромная толпа.

— Неужели это Бог? — спросил я соседа.

— Нет, это Кришна.

Процессии появлялись и исчезали одна за другой. Вслед за Кришной прошли и Будда, и Христос в сопровождении сонма верующих. Проехал на верблюде старец в куфие и халате, за которым шли тысячи приверженцев. Это был пророк Мухаммед. Толпа стала редеть, и я вдруг обнаружил, что остался один. И тогда ЭТО случилось…

Рамон замолчал, вглядываясь поверх головы Сервантеса во что-то, видимое лишь ему одному. Понимая, что сейчас он услышит нечто важное, Мигель тихо спросил:

— Что ЭТО?

— Я увидел величественного старца с белой окладистой бородой. Он шел пешком. В руках у него был посох. Его никто не сопровождал. По овладевшему мной благостному чувству я понял, что это и есть Бог, и упал на колени. Спросил, подняв вверх залитое слезами лицо:

— Ты ли это, мой Господь? Почему ты один?

И услышал тихий голос, проникавший в самое сердце:

— Ты же видел, что все люди ушли за своими богами и пророками. А со мной могут быть лишь те, кто не следуют ни за кем…

— Что же было дальше, — спросил потрясенный Мигель.

— А дальше я услышал голос, сказавший: «Да ведь он жив!» Оказывается, я стал колотиться в гробу, когда его уже засыпали землей, и меня услышали. Вот так я узнал, что все религии — это ложь, и стал искать свой путь к Богу…

— Но, Рамон, это ведь ересь, — сказал Сервантес. — За это тебя могут сжечь на костре.

— Ты ведь не пойдешь доносить, а кроме тебя я никого не посвящал в свои взгляды, — улыбнулся Рамон. — Но ты спрашивал меня насчет истины.

— Ну, да.

— Я искал ее повсюду. Обошел много стран, беседовал с великими мудрецами. Долго размышлял и понял, что истина ведома только Богу. И я стал искать прямого контакта со Всевышним. Поиски привели меня в Тирольские горы, где жил старец, известный своей мудростью. Он не был ни христианином, ни иудеем, ни мусульманином, но изучил и Тору, и Евангелие, и Коран. Он знал все. И этот старец сказал мне: «Прямой контакт человека с Богом невозможен, потому что Он находится за пределами созданного Им мира, из которого выхода нет. Но истина все-таки существует. Она в заповедях, переданных Им Моисею на горе Синайской. Тот, кто их соблюдает, тот спасется».

— Так просто? — спросил Сервантес.

— Да, так просто.

* * *

Старики Мигеля неплохо устроились в Толедо. Они занимали небольшой домик с садом в центральной его части, как раз позади знаменитого местного собора. Город, чего только не повидавший за свою тысячелетнюю историю, помнивший и готских, и арабских завоевателей, относился к любым переменам со спокойной невозмутимостью. Но люди покидали его, потому что здесь трудно было найти работу. Жилища в Толедо сдавались дешево.

Отцу, Родриго Сервантесу, не понравилось, что у его сына внебрачный ребенок, и он сразу невзлюбил свою зеленоглазую внучку. Он ничего не сказал Мигелю, однако ни разу не взял девочку на руки. Он вообще не замечал ее. Мигеля это расстраивало. Мать тоже ничего не сказала сыну, но по-деловому занялась малюткой. Кормила и пеленала ее, вставала к ней по ночам, когда она плакала.