Хроники времен Сервантеса - Страница 99

Дон Кихот второго тома хоть и не отрешился от своей мании, но теперь на первый план выступили его ум и благородство. Поразительны по своей глубине его проникновенные суждения о поэзии, любви, красоте, верности и многих других вещах.

Весьма любопытно, что Дон Кихота действительно начинают воспринимать как странствующего рыцаря люди полностью вменяемые. Дон Диего де Маранда, человек умный и образованный, бывший свидетелем сражения Дон Кихота со львом, без тени иронии представляет его своей жене как «странствующего рыцаря, самого отважного и самого просвещенного, какой только есть на свете».

Не менее важным персонажем романа является Санчо Панса. Он постоянно жалуется и всего боится. Ценит удобства и всегда хочет есть. Работать не любит, зато обожает отдых и сон. Мечтает о богатстве и страшится болезней и смерти.

Санчо Панса и Дон Кихот являют собой единство противоположностей. Оруженосец воплощает все земное и смертное в человеке, а Рыцарь печального образа — его величие и божественную суть. И вот что удивительно: Санчо Панса часто высмеивает своего господина, добродушно подшучивает над ним, отлично понимает, что он безумен. Но он трижды покидает родину, жену, дом и любимую дочь, чтобы безоглядно следовать за этим безумцем. Подвергает ради него свою жизнь опасностям. Предан ему до самой смерти, любит его, гордится им и, преклонив колени, рыдает у ложа своего господина, покидающего сей бренный мир. Никакой корыстью такой преданности объяснить нельзя. Санчо Панса, обладающий здравым смыслом, хорошо понимает, что оруженосцу такого рыцаря, как Дон Кихот, кроме колотушек ничего не достанется. Истинная причина его преданности кроется в воздействии высочайших нравственных качеств такой личности, как Дон Кихот, на его простую душу.

Особо следует отметить наставления, которые Дон Кихот дает Санчо Пансе, отправлявшемуся в качестве губернатора на остров Баратарию: «Гордись, Санчо, своим скромным происхождением и не стыдись говорить, что ты — сын крестьянина. Если ты сам не устыдишься его, тогда никто не пристыдит тебя им. Гордись лучше тем, что ты — незнатный праведник, чем тем, что знатный грешник.

Если ты изберешь добродетель своим руководителем и постановишь всю славу свою в добрых делах, тогда тебе нечего будет завидовать людям, считающим принцев и других знатных особ своими предками. Кровь наследуется, а добродетель приобретается и ценится так высоко, как не может цениться кровь.

Не отдавай своего дела на суд другому, что так любят невежды, претендующие на тонкость и проницательность.

Пусть слезы бедняка найдут в сердце твоем больше сострадания, но не справедливости, чем дары богатого.

Старайся открыть во всем истину: старайся прозреть ее сквозь обещания и дары богатых и сквозь рубище и воздыхания бедных.

И когда правосудие потребует жертвы, не обрушивай на главу преступника всей кары сурового закона; судия неумолимый не вознесется над судьею сострадательным.

Но, смягчая закон, смягчай его под тяжестью сострадания, но не подарков.

И если станешь ты разбирать дело, в котором замешан враг твой, забудь в ту минуту личную вражду и помни только правду. Да никогда не ослепит тебя личная страсть в деле, касающемся другого.

Не оскорбляй словами того, кого ты вынужден будешь наказать делом: человека этого и без того будет ожидать наказание, к чему же усиливать его неприятными словами.

Когда придется тебе судить виновного, смотри на него, на несчастного слабого человека, как на раба нашей греховной натуры. И оставаясь справедливым к противной стороне, яви, насколько это будет зависеть от тебя, милосердие к виновному, потому что, хотя богоподобные свойства наши все равны, тем не менее милосердие сияет в наших глазах ярче справедливости».

Как видим, эти наставления представляют собой не только эталон мудрости, но и образец высокой гуманности. Чтобы оценить их по достоинству, следует вспомнить, что Сервантес писал это в век торжества инквизиции, когда слово «милосердие» вызывало лишь презрительные усмешки.

С каждой последующей главой второго тома все ярче проступают прекрасные черты его героев, а сам Сервантес все больше привязывается к дивным творениям своей фантазии. Он живет их жизнью и относится к ним с такой серьезностью и участием, что это невольно передается читателю, который вслед за автором начинает воспринимать их как реальных личностей.

Следует отметить еще одну удивительную особенность великого романа. В «Дон Кихоте» текст трансформирует реальность. Уже в первом томе реальность постепенно превращается в контекст рыцарских романов, в котором Дон Кихот действительно является странствующим рыцарем. Окружающие Дон Кихота люди — священник, цирюльник, бакалавр, граф и графиня, также начитавшиеся рыцарских романов, не щадя усилий укрепляют Дон Кихота в убежденности, что он странствующий рыцарь, создают вокруг него антураж рыцарской эпохи. Дело в том, что эти персонажи, желая хитростью избавить его от безумия, прибегают к безумным способам, которые лишь укрепляют веру Дон Кихота в реальность мира странствующего рыцарства.

Во втором томе еще ярче проступает влияние текста на роман. Дон Кихот действует уже в новой реальности, где существуют не только романы о рыцарских подвигах, но и роман о нем самом (первый том книги), успевший оказать сильное влияние на читателей. Далеко не все из них восприняли Дон Кихота как свихнувшегося чудака. Когда Дон Кихот и Санчо Панса встречаются с двумя девушками в одеждах пастушек, одна из них произносит восторженную речь: «Ты знаешь, кто этот сеньор? Так вот знай же, что это храбрейший из всех храбрецов, самый пылкий из влюбленных и самый любезный из людей, если только не лжет и не обманывает нас вышедшая в свет история его подвигов, которую я читала. Я могу ручаться, что спутник его — это некий Санчо Панса, его оруженосец, с шутками которого ничьи другие не могут идти в сравнение» Другая пастушка говорит, что Дульсинею Тобосскую уже вся Испания признала первой красавицей.