Хроники времен Сервантеса - Страница 28

Король привел рыцаря в большой зал, где стояли два запертых сундука, и сказал: «Мессер Руджери! В одном из этих сундуков находится моя корона, скипетр, все мои драгоценности, а в другом — земля. Выбирайте любой, какой выберете, тот и будет ваш. И тогда вы поймете, кто не ценил вашей доблести — я или ваша судьба». Мессер Руджери выбрал один из сундуков, и в нем оказалась земля…

В этой новелле не трудно увидеть параллель с жизнью Сервантеса. «Не было в моей жизни ни одного дня, когда бы мне удалось подняться наверх колеса фортуны: как только я начинаю взбираться на него, оно останавливается», — писал Сервантес, находясь уже на пороге вечности, усталый, но не побежденный в изнурительной борьбе с превратностями жизни.

«Слышал я, — говорит хитровато-простодушный оруженосец Дон Кихота, — что судьба — это баба причудливая, капризная, всегда хмельная и вдобавок слепая; она не видит, что творит, и не знает, ни кого унижает, ни кого возвышает».

По отношению к Сервантесу эта баба оказывалась особенно причудливой и капризной и решительно не желала знать, кого она так упорно преследует.

Как роман становится великим? Этого никто еще толком не объяснил. Здесь явно присутствует некая тайна. Худой, нелепый идальго, горделиво восседающий на своей кляче, возведший глупую деревенскую прачку в ранг прекрасной дамы, постоянно попадающий в унизительные и комические ситуации, вдруг самым неожиданным образом становится в мировой культуре идеалом благородства и величия духа. Роман, который автор создавал как пародию на рыцарское чтиво, по странной иронии судьбы стал одной из самых глубоких и серьезных книг в мировой литературе.

Замученный кредиторами и нищетой, однорукий больной Сервантес писал своего «Дон Кихота» в тюрьме. Возможно, поэтому плавное течение романа движется от отчаяния к надежде, от надежды к смирению. Мягкий юмор, печальный смех, трагикомические ситуации и внезапная мудрая серьезность составляют его фон. Пусть опасности надуманы, пусть вместо драконов ветряные мельницы, вместо прекрасной дамы прачка с натруженными руками, вместо боевого коня жалкая кляча. Все это неважно. Важно лишь то, что благородство, отвага, душевная красота и рыцарство Дон Кихота были подлинными.

Рядом с тощим Дон Кихотом трясется на своем позитивном ослике его жирный оруженосец Санчо Панса, не прочитавший в жизни ни одного романа, но волею Сервантеса попавший в самый великий из них. Какая изумительная пара: высокая, преисполненная трагизма духовность и простодушно-лукавый народный дух.

Литературный шедевр Сервантеса, пропитанный поэзией пыльных дорог и постоялых дворов, возрос на почве, сдобренной навозом пасторальных и рыцарских романов. Но его «Дон Кихот» был не только противоядием от литературы подобного рода, но и ностальгическим прощанием с ней. Такой человек, как Сервантес, не мог не сожалеть о том, что эпоха рыцарства миновала. Замысел Сервантеса не допускал воспевания чудесного, но оно должно было там присутствовать, как тайна в детективных романах.

Удивительнее всего, что Дон Кихот реализовал-таки свою безумную идею, навеянную чтением рыцарских романов. Он, как и задумал, стяжал себе бессмертную славу и почет, оставаясь при этом дискурсом, повлиявшим на развитие западной культуры.

* * *

Мигель де Сервантес Сааведра родился в 1547 году, предположительно 29 сентября, поскольку это день святого Мигеля. Он был четвертым ребенком в бедной, но знатной семьи идальго. Кроме него в семье были две дочери, Андреа и Луиза, и сын Родриго. Генеалогическое дерево Сервантесов по отцовской линии прослеживается вплоть до Крестовых походов. В испанских средневековых летописях не раз упоминаются рыцари из этого рода, храбро сражавшиеся с неверными под католическими знаменами. Но постепенно этот славный род пришел в упадок.

Уже дед Мигеля Хуан Сервантес был сугубо штатским человеком и занимался юридической практикой в Кордове. В зрелые годы он перебрался в городок Алькала-де-Энарес, в двадцати милях от Мадрида, где потерял все свое состояние, пустившись в финансовые спекуляции.

Родриго Сервантес, отец Мигеля, тугой на ухо лекарь, отличался слабым здоровьем и был в постоянном поиске заработка, чтобы хоть как-то прокормить большую семью. Всю жизнь мечтал он выбраться из бедности, но так и остался обедневшим идальго, в роду которого вместо пиастров и дублонов сохранились лишь рыцарские предания о славных деяниях предков.

Элеонора Кортинас, мать Мигеля, происходила из семьи крещенных евреев. Вдумчивые исследователи творчества Сервантеса обратили внимание на то, что в знаменитом романе имеются многочисленные заимствования из каббалы и Талмуда. Тут уж не обвинишь в использовании недостоверных источников. Впрочем, это всего лишь косвенное свидетельство принадлежности семьи Сервантеса к «новым христианам». Не существует каких-либо документов на сей счет, и вряд ли они будут когда-либо найдены.

Но есть в жизни и судьбе Сервантеса нечто такое, что заставляет нас не сбрасывать со счетов подобную возможность. Это его изгойство, неприкаянность, космополитическая открытость мышления.

Кроме того, не следует забывать, что евреи — народ Книги, и для них естественно видеть реалии жизни сквозь призму книжного теоретизирования. В этом смысле трудно назвать испанским то фанатичное упорство, с каким Дон Кихот утверждает почерпнутые из книг понятия о справедливости среди мерзостей окружающей жизни.

Семья Сервантеса долго скиталась в поисках заработка из города в город: из родного городка Алькала-де-Энарес в Кордову, а затем в Мадрид, который представлял собой тогда не очень удачное сочетание узких и грязных улиц. Но это рыночное местечко, ставшее по воле короля Филиппа II центром полумира, быстро развивалось. Отсюда Испания управляла Бургундией, Лотарингией, Брабантом, Фландрией и сказочно богатыми землями за океаном.